"...20.4, четверг. Остался из любопытства на заводской профконференции после работы. Ну, то, что выступали по бумажкам, это и раньше было. Новенькое: прежде жиденькие вежливые аплодисменты теперь выравниваются и переходят... в скандирование. Хряп! хряп! хряп!.. - как машина работает. И лица у всех становятся бессмысленными. Выступившие стоят около трибуны в растерянности: что, им на "бис" свою бумажку зачитывать?! Один - зачитал.
21.4, пятница, - такое же скандирование в гортеатре на оперетте "Свадьба в Малиновке". После каждой арии или куплетов. Артисты не бисировали, но музыкальное впечатление эти "хряп! хряп!" разрушили полностью.
22.4, суббота, центральный универмаг "Космос", трехэтажное здание в километре от коррелятора, место паломничества в выходные (да и не только) дни всех таращанцев. Входная дверь из двух половинок, выходная тоже. В одну - открытую - половинку на входе очередь, давка, некоторые норовят протиснуться, прошмыгнуть... и никто не тронет рукой другую половинку, которая тоже не заперта и готова впустить! Я повел себя первооткрывателем, вошел через эту другую, левую, - граждане устремились за мной. Внутри ЦУМа такая же история около выходной двери.
Когда вышел, увидел, что входят-давятся через "мою" половинку дверей, а другая в пренебрежении. Силен прибор..."
Увы, сие жизненно в самом массовом смысле, без фантастических приборов. Уверен, что такое наблюдают многие.
............
"...В автобус, который вез его к вокзалу, вошел с передней площадки долговязый костистый дядя в засаленном плаще и с по-партизански перебинтованной лысиной. Федор Ефимович замечал этого забулдыгу и прежде: тот терся у ресторана, на базаре, на остановках автобусов, а однажды подошел и к нему, мямля жалкие слова. Но была в его сутулой фигуре и в тоскливых алкогольных глазах такая неуверенность, что вот ему следует просить, а другим ему подавать, что и Дробот, человек добрый, тоже ничего не дал.
Сейчас в нищем наблюдалась разительная перемена. Исчезла сутулость, красное пьяноватое лицо выражало нахальство, удачу и снисходительную любовь к человечеству.
- Просить будет, - опытно определил пассажир впереди Дробота. - И куда это милиция смотрит! Здесь он нищий, а живет, поди, в особняке... тунеядец!
- Дорогие граждане, дорогие братья и сестры! - не замедлил подтвердить его гипотезу дядя. Он говорил звучным, хотя и надтреснутым голосом, который покрывал рокот мотора. - К вам обращаюсь я, друзья мои! Прошу помочь, кто сколько может, бывшему душевнобольному, поскольку я на днях только выписался из психиатрический клиники имени академика Ивана Петровича Павлова, где содержался в буйном отделении...
Среди пассажиров произошло шевеление.
-...и не имею в настоящий момент... Благодарю вас, дама! - средств пропитания, а также, чтобы добраться домой. Премного обязан, сестричка! Спасибо, камрад!.. В родные пенаты, так сказать, к могилам праотцов... Данке шен! Спаси Христос, бабуся!..
Подаяния сыпались дождем. "Не иначе, как еще одна экспериментальная точка", - смекнул Дробот.
Пассажир, заклеймивший тунеядство, крепился. Дядя склонился к нему, дохнул спиртово:
- Не стесняйся, приятель, не сдерживай благих порывов души своей! Жену я убил. Кулаком. В невменяемом состоянии. Справка есть... Спасибо, дорогой коллега! Сдачи не надо? Мерси боку!.."
Насчет жены я, правда, присочинил. А все прочее наблюдал в киевском троллейбусе еще в конце 50-х. Подаяния в самом деле сыпались дождем.
Мне странно, что при нынешнем разгуле нищенства этот прием никто не использует. Так можно поправить дела.